История шестая. Как я навсегда полюбила математику

В пятом классе, вместо одной учительницы, нас стали обучать сразу несколько учителей. Самым заметным из них, был учитель математики. Полноватого мужчину, небольшого роста, все звали Колобок. Прозвали его так не мы, старые ученики передавали кличку новым, как знамя. Новые ничего не меняли, кличка подходила, как влитая. Вместе с кличкой, передавался стишок:

Дано: Колобок полез в окно.
Доказать: Как он будет вылезать.
Допустим: Мы его сюда не пустим…
и так далее.

Колобок был личностью очень неоднозначной. Его любили, ненавидели, боялись. И только равнодушно к нему не относился никто.

Колобок очень любил математику. Он объяснял теоремы с таким видом, и с таким накалом, как будто выдумал все их сам. Он размахивал руками и с горящими глазами кричал: «И тогда, представляете?!» Но горе было тому, кто в этот момент рискнул отвлечься от созерцания доски и заговорить с товарищем: в него летело все, что было в тот момент в руках учителя, чаще всего мел.

После плохо написанной контрольной, обстановка в классе накалялась. Колобок входил в класс, тряс тетрадями и обзывался. Он не ругал кого-то конкретно, а обзывал всех сразу. Причем обидно, изобретательно и многослойно. Это были не просто слова, это были длинные, витиеватые выражения.  Многие из них мне врезались в память на всю жизнь, но повторять, по понятным причинам, я их не буду. Современные дети, скорее всего, сняли бы видео на  телефон, и нажаловались бы родителям и директору на то, что умаляют их детское достоинство. У нас это не поощрялось: стукач он и есть стукач, даже если стучит на учителя.

Изобретательная Галя в каждой тетрадке по математике завела страницу, на которой записывала эти «перлы». Когда страница заканчивалась, мы собирались вчетвером, читали, и хохотали до колик в животе. В оправдание Колобка скажу, что выражения были, по большому счету, цензурными и неповторяющимися.

Когда стали изучать геометрию, Колобок нам рассказал про постулаты Евклида. А дело там обстояло так: Евклид сформулировал свои постулаты еще до нашей эры. С четырьмя первыми постулатами было все понятно сразу, они звучали очень просто, вроде того, что через две точки можно провести только одну прямую, пятый же постулат всех ставил в тупик. Он звучал как теорема, и его хотелось доказывать. Что и делали математики с древнейших времен и вплоть до XIX века, пока не поняли, что доказательства нет.

Вдохновившись интересным рассказом Колобка, я пришла домой, обложилась учебниками и быстренько «доказала» знаменитый пятый постулат. Аккуратно переписала все на листочек в клеточку и побежала в школу, в кабинет математики.

Надо отдать Колобку должное. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он внимательно прочел, или сделал вид, что прочел, мой опус. «Надо доработать»,  — был его вердикт, — «ты не расстраивайся, что сразу не получилось, я сейчас!» Колобок нырнул в подсобку и вернулся с огромной стопкой книг: «Держи! Тебе понравится!»

Мне и правда понравилось. С того времени я не расставалась с «Занимательной физикой» и «Занимательной математикой» Перельмана. Я участвовала в школьных олимпиадах и иногда даже побеждала. Я навсегда влюбилась в холодную и строгую красоту математических формул. И все это благодаря учителю, со смешным прозвищем — Колобок.